радиальная симметрия
Когда мы смотрим в словарь, то "счастье-несчастье" – это, кажется, пара антонимов, как добрый и злой, свет и тьма. Человек вообще склонен глядеть на мир двоично. Это просто – разделить мир на такие пары. И если такой взгляд распространяется и на мир невидимый, становится способом осмыслить само существование души человеческой, то философы и богословы называют это дуализмом или манихейством.
Яков Кротов
Вообще говоря, в жизни радоваться особо нечему. Тем более в психбольнице. Мне всегда было удивительно, отчего это повсюду бытует расхожее мнение о том, что уж где-где, а в психбольнице скучно не бывает! В психбольнице всегда забавно и чрезвычайно весело. Там двадцать четыре часа в сутки раздается визг, вой и кудахтанье. Там огромные дружелюбные санитары обматывают смирительную рубашку вокруг худого торса беспокойного больного в двадцать четыре оборота. Там добрый доктор в полутемном кабинете тихо решает кроссворд про Бермудский треугольник, сея вокруг себя сигаретный пепел. Там в одной из палат непременно должен лежать Наполеон Бонапарт, а в соседнюю с ним палату ну конечно же помещен человек-собака, который лает, рычит, скулит и передвигается исключительно на четвереньках, а также человек-скамейка, который тоже стоит на четвереньках и предлагает всем проходящим мимо на нем посидеть. А также человек-волк, человек-курица, человек-чайник и прочие замечательные персонажи из списка, известного каждому, кто читал пропитанные добрым некрофильским юмором произведения Эдгара По...
Конечно, так обычно думают все те, кто в психбольнице никогда не был или посещал ее редко и ненадолго. Что же касается меня, то увы – за несколько лет работы психиатром я в нашем доме скорби таких больных ни разу не видел. Может быть, Наполеон давно не в моде, а в моде Шамиль Басаев, но и Басаевых я тоже не видел. И человека-собаку я не видел ни разу. Наверное, их всех уже давно вылечили. Был, помнится, один толстый и невыразительный молодой человек в состоянии аменции, произносивший одну единственную фразу: "Я лейтенант милипуции!". Когда он пришел в себя, то оказалось, что он вовсе не лейтенант, и даже не сержант, а работает в местной гостинице дежурным по этажу. А про "милипуцию" он и вовсе ничего мне не сообщил, потому что ничего не помнил.
Вообще, психиатрическая больница с точки зрения профессионала – это весьма скучное место. Конечно, кого привезут, и что с кем случится в процессе болезни и лечения – наперед неизвестно, но уж что именно случится – это известно хорошо. Случиться с нашими больными могут, например, большие и малые эпилептические припадки, галлюцинаторно-параноидный синдром, бред дистанционного воздействия, параноидный, мегаломанический и парафренный бред, шизофазия, маниакальное возбуждение и депрессивный ступор, тоска, тревога и апатия и многое другое. Я неоднократно наблюдал микропсии у алкоголиков, которых привозят с белой горячкой (с недавних пор именуемой в обиходе просто белкой) в великом множестве. Микропсии – это особого галлюцинации, характерные особливо для алкоголиков. Обратите внимание, до чего допивается алкоголик – до чертиков. И ведь именно до маленьких чертиков, а не до больших чертей, даже не до чертей среднего размера. Вот сидит такой больной в приемном покое, кое-как отвечает на вопросы врача, смотрит вокруг беспокойным, как бы отсутствующим взглядом, и вдруг внезапно начинает суетливо обирать с себя всякую похабную мелочь, которую, кроме самого больного, никто больше не видит. Посмотришь на такого больного, и сразу становится очевидно, как хлипко и ненадежно устроено вместилище нашего разума. Особо радоваться нечему.
Не редкость в нашей больнице также такие славные вещи как прогрессирующее слабоумие, брутальность, речевое и психомоторное возбуждение, вычурность, манерность, аутизм... впрочем, не буду утомлять читателя дальнейшими медицинскими подробностями, а лучше проиллюистрирую их живыми примерами.
Итак, хотя вышеописанное может в каждом случае принимать различные и весьма причудливые формы, но все же, при всей разнице антуража суть нисколько не меняется. Помню, еще в советское время поступил ко мне однажды мужик, снятый прямо с поезда – возвращался он из командировки. Зайдя в кабинет, он подозрительно огляделся по сторонам и сказал:
– Здравствуйте, доктор. Ну, Вы уже знаете, что я здесь по делу Матусовского. Громкоговорители уже всюду сообщили, по всему Союзу.
Я ответил, что никаких сообщений не слышал и попросил рассказать поподробнее, что и как случилось.
Мужик поведал мне, что он поехал в Москву в командировку. Сделав все казенные дела, он купил бутылочку красненького и решил ее распить и поспать часа полтора. Ну, купил он, как и хотел огнетушитель красного и забрался на какой-то приглянувшийся ему чердак. Когда в бутылке было недалеко до дна, по всей Москве неожиданно включились мощные громкоговорители. Они поведали зловещими громовыми голосами, что гражданин Зайфутдинов пробрался на чердак дома, принадлежащего известному советскому композитору Матусовскому, изгадил помещение и украл ценные вещи, привезенные из-за рубежа. Композитор в милицию не обращался. Из источников МВД стало известно, что друзья и почитатели композитора не собираются обращаться в милицию вовсе, а хотят мстить гражданину Зайфутдинову за причиненный ущерб сами. Как именно будут мстить друзья известного композитора, динамики не сообщили, а только хрюкнули и отключились.
После этого мужик в крайнем испуге сел в поезд и поехал домой, в город Касимов Рязанской области. Больной без приключений доехал до города Рыбное, но затем, проезжая платформу Ходынино, он вновь услышал нечто, заставившее его испытать леденящий страх. Платформа Ходынино, если кто-то еще не знает – это большой железнодорожный узел стратегического значения. Там денно и нощно переговариваются по громкой связи составители поездов, сцепщики, маневровые машинисты, диспетчеры и прочий железнодорожный люд. Железнодорожные слова вперемежку с известными каждому и повсеместно используемыми русскими словами разносится на многие сотни метров, сшибая листья с деревьев или снег с проводов – в зависимости от времени года. Так вот, среди этих переговоров мой бедный мужик услышал новое сообщение по делу Матусовского. Голоса из динамиков хмуро сообщили, что известный композитор принял решение применить против злоумышленника, обокравшего его любимый чердак, новые радиоуправляемые садовые ножницы, недавно привезенные с гастролей по Соединенным Штатам Америки. Эти ножницы должны тихо и беззвучно настичь свою жертву и перерезать ей горло. Затем динамики поведали, что приговоренный к перерезанию горла гражданин Зайфутдинов худощавого телосложения, среднего роста, на носу у него темная родинка, белого вина не пьет совсем – только красное. Мужик рассказывал это, все еще трясясь от ужаса. "Что, и водку не пьет?" – спросил чей-то хриплый голос. "Не пьет, гад, брезгует!" – ответил голос из другого динамика, того что подальше. "Вы только дайте его мне, я ему без ножниц глотку порву!" – еще более хмуро сказал первый голос, очевидно сильно оскорбленный тем, что Зайфутдинов не пьет водки, а только красное вино. Тут бедный мужик не выдержал, кубарем слетел с поезда и сдался в линейный отдел милиции прямо в Ходынино. Он требовал защитить его от мести композитора Матусовского и предлагал возместить якобы украденные у него иностранные вещи венгерской электросоковыживалкой, купленной им в подарок жене три года назад. Кроме того, он просил срочно телеграфировать от его имени клятвенное обещание композитору Матусовскому начать пить водку хоть с завтрашнего дня.
В милиции, по мнению мужика, очень правильно поняли ситуацию и немедленно привезли его в приемное отделение Рязанской психбольницы. Тут он чувствует себя спокойно, и почти уверен, что американские радиоуправляемые садовые ножницы композитора Матусовского в психбольнице до него не доберутся.
– Здорово они сообразили, доктор! – восторгался ходынинскими милиционерами больной, – Спрятали меня пока что от самосуда! Я пока тут у вас посижу, а Вы договоритесь с Матусовским. Ну я понимаю, он человек известный, но ведь не крал я у него ничего! Просто посидел на чердаке, бутылочку красного выпил, и все! Ну если он не верит, то скажите, я готов деньгами возместить. Если захочет, я ему даже чердак могу оштукатурить заново... Только от ножниц меня избавьте! Ну нельзя же так – из-за какого-то чердака, и ножницами человека по горлу! Тем более, известный композитор!..
Примерно в это же время поступил другой мужик, у которого вышли большие неприятности с холодильником "Смоленск". Этот больной, в отличие от первого, пил водку каждый день. Но незадолго перед поступлением у него кончилась водка, и одновременно, как водится, кончились деньги. Таким образом, на следующий день в принадлежащем больному холодильнике "Смоленск" не нашлось совершенно ничего, содержащего алкоголь. Более того, сам холодильник стал вести себя весьма странно. Неожиданно для больного оттуда раздался громкий настойчивый стук, как будто кто-то стучал во входную дверь. Больной подошел и спросил, кто там. Его попросили открыть дверь. Попросили, естественно, изнутри холодильника. Больной, не удивляясь открыл дверцу холодильника, и оттуда вышел маленький бомжеватого вида мужичонка в линялой рыжей ушанке. Мужичонка, матерясь, прошлепал в туалет, справил малую нужду, и не смыв за собой, вернулся обратно в холодильник, с треском захлопнув дверцу. Вероятно, об образовавшемся пространственном смещении было быстро доложено куда следует, и видимо, кто-то решил использовать это окно в пространстве с максимальной нагрузкой. Поэтому в течение последующих шести часов из холодильника постоянно стучали и даже звонили разные люди. Пришел, например, почтальон и принес извещение о почтовом переводе. Переводу больной обрадовался чрезвычайно. Он проводил почтальона, как брата, и бережно положил извещение на стол. Потом быстро обул ботинки, надел пиджак, собираясь на почту, и тут обнаружил, что извещения на столе нет, а на том самом месте лежит початая пачка грузинского чая. Мужик в сердцах швырнул пачкой об пол, и в этот момент из холодильника вновь постучали. Небритый пухлый мужчина представился соседом по этажу и попросил взаймы два рубля до получки, упирая на то, что слышал, как почтальон приносил извещение о переводе. Больной злобно послал соседа по матушке и в сердцах попытался прищемить ему лицо дверцей холодильника. Дверца хлопнула, пройдя сквозь пухлое лицо как сквозь туман, и лицо исчезло, но не внезапно, а как бы растворившись в воздухе, как это бывает в кинокартине при смене кадра. И тут же вновь раздался стук изнутри холодильника. Это вернулся почтальон. Он протянул свернутую в рулон свежую газету, которую больной смял и спустил в унитаз, не читая. Затем в холодильнике неожиданно появился милицейский наряд с требованием немедленно открыть дверцу и впустить представителей власти в квартиру. Напуганный больной пододвинул к холодильнику шкаф и кухонный стол. Милиционеры били сапогами в дверцу холодильника минут двадцать, матерились и грозили, что будут стрелять через дверь, если им не откроют. Затем больной услышал из холодильника треск милицейской рации. Сержанта Петренко вызвали и велели немедленно прибыть по названному адресу, где произошло убийство. После этого наряд быстро уехал на мотоцикле "Урал", судя по звукам, доносившимся из холодильника "Смоленск". Часа через два больной почувствовал сильную усталость и голод и решил, что можно наконец отодвинуть шкаф и стол и вынуть из холодильника бутылку кефира и яйцо. Он распахнул дверцу, заглянул внутрь холодильника и в тот же момент увидел там прыщавую девицу с ярко накрашенными ногтями, выкрашенную пепельной блондинкой. Девица растянула в улыбке губы, накрашенные дешевой помадой кричащего цвета, вульгарно растопырила острые коленкн из-под джинсовой юбки, а затем протянула блокнот и авторучку и попросила автограф...
Далее соседи увидели больного, переваливающего холодильник "Смоленск" через перила балкона. Падая с пятого этажа, холодильник пробил крышу стоявшего под самыми окнами металлического гаража и разнес вдребезги мотоцикл "Ява-350", принадлежащий сыну директора овощебазы, который проживал в соседнем подъезде. Директор овощебазы опытным взглядом оценил ситуацию, восстановил траекторию полета и ее исходную точку и вызвал необходимые спецслужбы.
Обоим мужикам я поставил алкогольный психоз и положил под капельницу.
Итак, вы теперь сами видите, что случиться с психически больными может довольно много всего, но все же вариантов при этом гораздо меньше чем в терапии. Да и лечение у нас разнообразием не балует. Нейролептики – замечательная вещь для установления в больнице покоя и тишины. Но вот сами по себе они гадость преизряднейшая. Один аминазин чего стоит! Лично я, если сойду с ума, аминазин пить не буду, потому что я знаю, что это такое – видел на больных. Если будут пихать его мне в рот насильно – буду орать, драться, кусаться и плеваться. Если мне попытаются его вколоть – сломаю шприц и поубиваю всех вокруг. И не только аминазин, а и любые другие нейролептики я тоже пить не буду. Потому что они убивают личность. Без остатка. Превращают человека в неодушевленный предмет, в овощ. Уж лучше я буду больной, сумасшедшей личностью, чем плюканским кактусом в оранжерее планеты Альфа. Пусть меня лучше сразу убьют или транклюкируют, но аминазина я пить не буду. Никогда!
При этом я хорошо понимаю, что если со мной действительно случится беда, аминазина мне не миновать. Не выпью, так вколют, невзирая на все мои сопли и вопли протеста. Слава Богу, я пока психически вполне здоров, но вообще говоря, радоваться в жизни особо нечему...
Да и почему, собственно, меня должны щадить? Ведь я своим больным обязательно назначаю нейролептики, если есть такая необходимость. А необходимость эта бывает почти всегда, потому что больше-то наших больных и лечить, собственно, нечем. Такая уж наша медицина: негодный у больного желудок – ну что ж, оттяпаем ему желудок, авось и так проживет. Спятил больной с ума – прибьем хорошенько нейролептиками то, в чем этот самый ум гнездится, а тогда уже никто и не разберет, больной этот ум или здоровый, потому что после лечения от мозгов уже почти ничего и не останется.
Все эти вещи настолько обыденны и каждодневны, что чудовищными они уже не кажутся, а кажутся просто немного грустными и противно-будничными. А по прошествии достаточного количества времени у врача вообще вырабатывается определенного рода иммунитет или стереотип по отношению к своей работе, причем стереотип этот весьма различен в зависимости от того, плохой человек сам доктор или хороший.
Так вот, плохой доктор, от природы лишенный сострадания, со временем начинает свою работу тихо или громко ненавидеть, и злобно расшвыривается диагнозами направо и налево, как муж со стажем не стесняется в эпитетах по отношению к своей всесторонне изученной, в хвост и в гриву измыленной, тихо ненавидимой супруге (без которой, тем не менее, уже жить нельзя – прирос за много лет). Больных он не любит, персонал третирует, психиатрию ненавидит, но тем не менее из отделения такого доктора палкой не выгнать, потому что в терапию, где статусы больных надо писать каждый день, да еще делать своевременные назначения, да оборачивать койку в семнадцать дней, и так далее – да нет, что вы, на такую каторжную работу он никогда не пойдет, да и терапии-то он не знает, так что даже если и пойдет, то только переморит там больных.
Хороший доктор гораздо более скуп в диагнозах, он добр по отношению к своим пациентам, чувствует себя одним из них и переживает их состояние наравне с ними. Ему самому можно ставить диагноз, точнее, не один диагноз, а все известные психиатрические диагнозы: смело открывай учебник по психиатрии и ставь, что хочешь – мимо не попадешь.
К доктору первого типа лучше всего отправлять беспокоящих вас соседей, развлекающихся по ночам сверлением стен электродрелью и прибиванием кафельной плитки. У доктора второго типа лучше лечиться самому.
Ах да, чуть не забыл! Есть ведь еще и доктор третьего типа – это доктор-ученый. Вы когда-нибудь видели на вывесках больниц гордое название "клиническая"? Например, "Рязанская областная клиническая больница имени первого наркома здравоохранения тов. Н.А.Семашко"? Знаете, что это значит? Не знаете – так знайте и помните: это значит, что при данной больнице находится кафедра медицинского института. По этой больнице преподаватели водят группы веселых студентов, заводя их в палаты и показывая больных – причем почти непременно в тот самый момент, когда бедный больной наконец-то решил покакать на судно на третий день после операции. Вот представьте себе картину: больной лежит на судне, с лицом землистого цвета, опираясь на локти и щадя разрезанный и зашитый бок. Он глотает воздух мелкими, частыми, поверхностными вдохами, как загнанная собака, и осторожными толчками изгоняет из прямой кишки дурно пахнущую залежалую какашку. Сильно натужиться больной не может – не позволяет боль в покореженном хирургами боку. Да и вздохнуть глубоко он не может – по той же самой причине. В неравной борьбе с какашкой, больному удается вытолкнуть ее до середины. Еще немного, еще чуть-чуть усилий, и она победно плюхнется на дно судна. Еще чуть-чуть – но именно тут, на полувыдохе, в самой середине болезненного натуживания, с треском открывается дверь, и в палату стремительно входит преподаватель, а за ним целая стайка славных розовощеких девушек – будущих врачей – с локонами, выбивающимися из-под белых колпачков, в яркой помаде, с изящным длинным маникюром и игриво-томным видом. Анальный сфинктер больного судорожно сокращается, как у пугливой девственницы перед дефлорацией, пересекая злополучную какашку как раз посредине. Наружная ее половинка сваливается в судно, а внутренняя – стремительно и злобно уходит назад, в прямую кишку, гнить дальше и отравлять больного мерзким каловым ядом. Возможно, парой дней позже, ее найдет на вскрытии и извлечет из кишечника патологоанатом. Найдет, но при этом даже не заподозрит, что держит в руках одну из причин смерти.
Вообще, причина и причинность – удивительнейшим образом непонятная вещь. Если к примеру котенок уронил со стола вазу, и она вдребезги разбилась об пол, то что явилось причиной того, что ваза была разбита? То, что котенок вспрыгнул на стол и толкнул вазу глупой котячьей мордой? Или то, что девочка Таня, за которой официально числится котенок, не усмотрела за подаренной ей живностью? Или то, что Танина мама, поддавшись на дочкины уговоры, подарила ей котенка, а папа не отговорил маму от этой затеи? А может быть причина в том, что Таня захотела получить котенка на свой день рожденья? Но если не останавливаться на этом, а идти дальше, то получается, что ваза была обречена уже тогда, когда Танина мама забеременела от Таниного папы. Но ведь к тому времени не успела родиться даже кошка Брыська – мама того самого котенка, который разбил вазу. А может, вообще причиной разбиения вазы был твердый паркетный пол? Но ведь без гнусной мохнатой усатой морды ваза скорее всего никогда бы не упала на твердый безжалостный пол. С другой стороны, вроде бы, и морда не виновата. Так может, вообще нет в мире никакой причинности, а все делается само собой? Тонкие люди живут на Востоке. Они об этом тоже думали и Карму придумали.
Но к медицине-то Карму не пришьешь! Иначе никто ни за что не будет отвечать: все предопределено в Карме. А врач должен отвечать за больного. А значит, нужна причинность. Неважно, что врач в этой цепочке причин может выступать только в роли малоумного котенка. Важно, чтобы он чувствовал свою ответственность и относился к больному как к хрупкой вазе, и не прикладывал его об пол без нужды. Вот поэтому и приходится изобретать такую нелепую вещь как причина смерти. Ну вот, умер, к примеру тот самый больной, которому так и не дали перед смертью толком покакать. Что явилось причиной его смерти? Лейкоз? Операция по удалению селезенки, произведенная в связи с лейкозом? Гнилая какашка в кишечнике? Стайка милых девочек, помешавших больному выкакать злосчастную какашку? Или зам. проректора по учебной работе, составивший расписание занятий по факультетской терапии таким образом, что учебная группа ворвалась в палату невовремя и помешала больному покакать?
Так вот и получается, что как только начинаешь думать про причинность, сразу приходит в голову мысль о том, что никакой причинности в природе не существует. И Кармы тоже не существует, а существует только роковое стечение обстоятельств. Последнее отличается от двух первых тем, что первое предполагает научный подход, второе – религиозный подход, а последнее – на выбор, оптимизм, фатализм либо горькое смирение, и никакого подхода вообще. Как ни крути, а жизнь построена в своей основе основ так, что радоваться особо нечему.
Причинность – таинственная вещь, а в медицине – особенно, и поэтому присутствие кафедральных работников на клинико-анатомических конференциях вносит в их содержание большое разнообразие в плане выяснения причин смерти . Ну кто еще, например, задаст вопрос, что послужило непосредственной причиной смерти больного-гипертоника, страдающего также тяжелой формой сахарного диабета? Высокий уровень глюкозы в крови или высокое артериальное давление? Не кафедральный человек такого вопроса не задаст, потому что простой врач и так хорошо понимает, что смерть причину всегда найдет. Здоровые-то люди, и те часто помирают, а больные – так просто обязаны. Не кафедральный человек вообще не заподозрит даже, что от первой болезни больной умер, а второй он – просто болел, до тех пор пока не умер от первой болезни.
А знаете почему простой, не кафедральный доктор так не подумает? Да потому что высказанная выше мысль – это не просто мысль, а логическое предположение. А откуда у простого палатного врача, нагруженного больными по самые анчоусы, есть время и силы на Аристотелевы силлогизмы? Об этом вы подумали? Правильно, нету! Обычный палатный доктор кое-как еще отличает уремическую кому от кетоацидоза, но не отличает Барбары от Целарента. Нет у него на это никаких сил, и времени тоже нет. Вот поэтому простой, не ученый, не кафедральный доктор никогда так не подумает. А подумает он просто: умер больной, ну и хорошо, что умер. По заболеванию ему уже давно умереть следовало – ведь уже года три не жил, а мучился и всех вокруг себя мучил. Хорошо, что умер не в мое дежурство, хотя посмертный эпикриз все равно писать придется мне, так как больной из моей палаты. А уж там, в посмертном эпикризе, в качестве непосредственной причины смерти умудренный опытом палатный врач напишет такой диагноз, что только прочитаешь – и то сразу помрешь, ну а уж если, не приведи Бог, этим заболеешь – тут уж, извините, без вариантов.
Вот теперь вы сами видите, что логика врачебной работе только вредит, и поэтому она в ней не присутствует вовсе. Но вся беда в том, что я как раз и есть тот самый кафедральный работник, и поэтому счел необходимым прочитать помимо кучи психиатрических книг, связанных с моей прямой специальностью, еще и много всяких других книг, и в их числе тощий учебник логики под редакцией Н.И.Стяжкина. Из этой книжки я узнал, что такое Барбара, Целарент и прочие логические фигуры, познакомился с кругами Эйлера и другими занятными вещами. Там же я прочитал, как англичанин по фамилии Буль изобрел булеву алгебру, в которой нет ничего кроме нулей и единиц, а другой англичанин по фамилии Бэббидж, вдохновленный этим открытием, построил из старых фанерных ящиков и сломанных бельевых прищепок первую в мире вычислительную машину. Машина, тем не менее, исправно работала, и Аугуста Ада Байрон, дочь поэта Байрона, написала для нее первую в мире программу, став таким образом первым в мире программистом. Читал я это все, еще учась в аспирантуре. Я тогда был молод и увлечен не только психиатрией, но и всем, что касалось тайн работы человеческого мозга. И как раз в это счастливое время, когда недавно оконченная аспирантура еще не выветрилась из моей головы, у меня произошла увлекательнейшая беседа с одним из больных про радиальную симметрию, о чем я, собственно, и собираюсь вам здесь рассказать.
Итак, в тот день я как всегда пошел в отделение, чтобы посмотреть своих больных, и с некоторыми из них побеседовать. Больные, находящиеся на свободном режиме, гуляли по коридору, некоторые читали книги и журналы, сидя на диване. Я обратил внимание, что один из больных, идя по коридору, аккуратно тащит за собой белую нитку, метра два длиной, с привязанным к ее концу колпачком от шариковой авторучки. Я сразу вспомнил анекдот и решил, что если я спрошу у больного, зачем он тащит за собой нитку, он ответит, что не перед собой же ее толкать. Вообще-то, я ничего не собирался у него спрашивать, но это у меня вышло как-то автоматически:
– Извините, а с какой целью Вы тащите за собой этот колпачок на ниточке? Это ваша собачка?
– Нет-нет, помилуйте! Только не собака! Я терпеть не могу собак в помещении, и еще больше не любю собак в ошейнике и на поводке. Животное, кем бы оно ни было – собакой или кошкой – заслуживает свободы. Если у него нет свободы от природы, то о нем надо особо позаботиться. Вы ведь знаете, как медленно передвигается черепаха. А вы не задумывались, что это может быть трагедией всей ее жизни? Так вот, у нас в институте в отделе биомеханики работает кандидат наук по имени Ефим Троттель. Это мой приятель. У него дома живет черепаха. Фиме всегда было ее жалко, что она так медленно ползает. Так он приклеил ей к панцирю колесики от детского конструктора. Вы бы видели, доктор, с какой скоростью она теперь носится по квартире, загребая лапами! Вот только тормозить так и не научилась, бедняга. Тормозит башкой об углы и плинтуса. Фимин сын дал ей кличку Шумахер.
– Значит, это у вас на нитке не животное? Тогда что же это?
– Ах, да! Вы все про эту нитку? Это, как бы вам сказать, это – простейший прибор, который я смог изготовить в условиях отделения. Видите ли, согласно моим расчетам, положение этой нитки в пространстве в каждый момент времени представляет собой вектор, коллинеарный касательной к кривой перемещения моего центра массы по коридору отделения 1Б.
Ничего предосудительного в этом ответе я не нашел. Действительно, если больной не будет при ходьбе резко поворачивать в стороны и размахивать рукой с ниткой, аккуратно удерживая ее в натянутом состоянии, то так оно и будет.
– Естественно, я стараюсь резко не поворачивать, руку, как видите, прижал к туловищу и двигаюсь так, чтобы нитка все время была в натянутом состоянии, – подтвердил больной вслух мою мысленную догадку.
– Вы, наверное, физик? – предположил я.
– Нет, я не физик, я шизофреник – мягко ответил больной, и слово "шизофреник" в его устах почему-то прозвучало как-то очень достойно и уважительно, как будто он произнес не слово "шизофреник", а как минимум слово "академик".
Я оглядел больного: серая казенная пижама, домашние мягкие тапочки, среднего роста, худощав, тщательно выбрит и причесан, изящные руки с длинными пальцами, подчеркнуто интеллектуальное лицо, тонкие губы, продолговатый хрящеватый нос с горбинкой, несколько впалые щеки... В общем, ничего необычного кроме, конечно, глаз. Глаза больного подтверждали произнесенный им диагноз с несомненной ясностью. О, эти глаза больного шизофренией – их не спутаешь ни с чем! В сочетании со своеобразной отчужденной манерой держаться и говорить, с каким-то необыкновенным полем, витающим вокруг такого больного, этот напряженный, беспокойный каким-то нездешним беспокойством взгляд создает ни с чем не сравнимое, специфическое "чувство шизофреника", которое сразу возникает у опытного психиатра при встрече с таким больным, еще до того, как врач успел открыть историю болезни и прочитать диагноз, анамнез и прочее.
– А кем вы были до того как стали шизофреником? – поинтересовался я.
– До заболевания я работал инженером-биофизиком. Я бы и сейчас вполне мог работать в своем отделе, и болезнь мне не помешала бы. Дело в другом: работа в лаборатории помешала бы мне наблюдать и осмысливать те вещи, которые мне открылись в результате болезни. Понимаете, мне теперь не нужна никакая лаборатория, я теперь сам своего рода живая лаборатория. И работа в этой лаборатории занимает почти все мое время.
– Давайте вернемся к вашей нитке – предложил я.
– Ну что ж, с удовольствием. Давайте вернемся.
– Зачем вам нужна эта визуализированная в виде белой нитки касательная к кривой перемещения центра массы вашего тела по отделению 1Б? – я старался подражать стилистике больного, чтобы он охотнее разговорился.
– Эта касательная помогает мне сосредоточиться на поиске оптимального алгоритма перемещения, заданного в полярных координатах. Например, я хочу пройти от двери палаты до двери туалета. Для этого я должен сделать два поворота. Один направо, а затем еще один – налево. Представьте себе, что я – это не я, а некий биоробот, умеющий передвигаться по поверхности земли. Представим себе для простоты, что этот биоробот умеет двигаться только по отрезкам прямой и разворачиваться вокруг своей оси. Для того, чтобы сделать поворот на 90 градусов, робот должен погасить скорость до нуля, повернуться на 90 градусов, и после этого продолжить движение в новом направлении. Так вот, у движущегося робота должен существовать механизм, который определяет и запоминает направление движения, соотносит его с координатной сеткой и сверяет с местностью. Главное – это хранить направление движения и определять изменение этого направления. В современных навигационных системах это делает прибор под названием гироскоп, которым оборудованы все современные самолеты. У человека для этой цели существует лабиринтная система внутреннего уха, находящаяся в височной кости. Лабиринт – парный орган, в каждом ухе – по лабиринтику.. Три крошечных дугообразных трубочки, расположенные каждая под 90 градусов к двум остальным. Ой, да что я вам объясняю! Вы же врач, и должны хорошо знать, что такое лабиринт из курса нормальной анатомии. Я вам лучше скажу одну простую вещь про то, как реально работают эти самые лабиринты. К сожалению, этих вещей почему-то не учат в мединститутах. Так вот, человек никогда не мыслит свой путь в декартовых координатах. У человека в голове никогда нет абсолютной точки отсчета и смещения по осям абсцисс и ординат. Проанализируйте свое поведение: разве вы, когда куда-нибудь идете, вы думаете о том, где ось абсцисс и ординат, о том, на сколько и куда вам переместиться по этим осям? Одни только геологи, туристы и разведчики ходят по карте и компасу и ориентируются по сторонам света. А в быту, когда человек куда-то идет, он всегда мыслит себя в системе полярных координат на плоскости, то есть мыслит углами и радиусами. Пройти вперед столько-то, свернуть направо, но не круто, а по диагонали, пройти еще столько-то, повернуть налево, ну и так далее... Конечно, нам помогают ориентироваться на местности визуальные ориентиры. А лабиринт сохраняет направление текущего перемещения. Только благодаря наличию лабиринтов человек может довольно точно повернуть направо или налево с закрытыми глазами. А теперь представьте себе человека, у которого вообще нет лабиринта. Ну, конечно, в реальности при отсутствии лабиринта он не только шагу не пройдет, а даже и с кровати не встанет, но давайте мы будем условно считать, что он сможет ходить без лабиринта. Так вот, представим себе, что такой человек идет из пункта А в пункт Б, и по дороге ему надо сделать несколько поворотов. Дороги человек не знает, и поэтому двигаться от одного знакомого ориентира к другому знакомому ориентиру он не может. Вместо этого у него есть схема, в которой указано количество шагов перед каждым поворотом и угол поворота. Ну что, представили себе ситуацию?
– Ну, положим, представил.
– А теперь представьте, что произойдет, когда такой человек остановится перед тем как сделать свой первый поворот, согласно схеме передвижения. Лабиринтов, как вы помните, у него нет. То есть, отсутствует напрочь двигательно-ориентационная память. Как только он встанет, он тут же потеряет направление движения, которое он удерживал во время движения благодаря инерции. Иными словами, он моментально забудет, в каком направлении он шел. Так вот, вопрос: как может в этой ситуации человек без лабиринта узнать, куда ему поворачивать? Ведь поворот осуществляется относительно направления предшествующего движения, а направление это утеряно!
– Понятно,– сказал я,– то есть, вы вообразили себя этим человеком, у которого нет лабиринтов, и нашли очень простой и оригинальный выход из положения. Ваша ниточка запоминает направление движения и решает все проблемы. Так?
– Ну, вобщем, близко к тому – ответил больной, напряженно и загадочно улыбаясь.
Тут мне пришли в голову некоторые достаточно элементарные соображения, и поскольку беседа в коридоре несколько затянулась, я пригласил больного в кабинет, попутно решив познакомиться. Я узнал, что больного звали Аркадий Львович Ойхман, что он кандидат технических наук и до болезни работал инженером в лаборатории биомеханики в Институте биофизики Академии Наук.
– Так вот, Аркадий Львович, вы не учли одной важной вещи, о которой сами же сказали – визуальные ориентиры. Их наличие дает возможность правильно осуществить поворот и без лабиринтов. Необходимо просто запомнить какой-то достаточно заметный ориентир, который был впереди, непосредственно перед поворотом, а затем повернуться так, чтобы этот ориентир оказался по левую руку, если вам надо повернуть направо, и по правую руку, если вам надо повернуть налево – вот и все. И тогда никакую нитку тащить за собой не надо.
– Вот тут как раз и начинается самый сложный момент, – ответил больной, – Дело в том, что этот алгоритм действительно работает, но работает он только в частном случае, а именно, если передвигающийся объект обладает двусторонней симметрией. Человек – это двусторонне-симметричное существо. При движении его взор устремлен, как правило, вперед, по направлению движения. Благодаря двусторонней симметрии у него есть понятие "правый" и "левый". Но представьте себе существо или аппарат, у которого нет двусторонней симметрии. Представьте себе, что он радиально-симметричен, как морская звезда. Представьте себе, что у него нет направленного взора, а вместо него имеется панорамное зрение, и он видит одинаково четко на все триста шестьдесят градусов. Человек с его направленным взором удерживает в фокусе быстро движущиеся объекты посредством особых быстрых, скоординированных движений глаз, известных под названием нистагм. Нистагм появляется вследствие необходимости удерживать объект в поле зрения таким образом, чтобы он постоянно проецировался на определенную область сетчатки. Но при панорамном зрении нистагм просто не нужен. Взамен него необходим механизм сличения текстур и контуров, который позволяет их идентифицировать и опознавать как один и тот же движущийся объект при последовательном проецировании этого объекта на соседние области панорамической сетчатки. Так происходит, например, у насекомых. Возьмите, например, стрекозу с ее выпуклыми глазами. Ведь она совсем не вращает глазами, а мух видит и ловит в полете безошибочно. А почему? Потому что она опознает движущиеся объекты безо всякого нистагма, за счет того механизма, существование которого я предположил. А теперь давайте пойдем еще дальше. Давайте мы с вами предположим, что зрительный анализатор нашего биоробота устроен таким образом, что повторное опознание движущихся объектов при их внешнем смещении и проекции на соседние области сетчатки происходит мгновенно. Это значит, что центральная часть зрительного анализатора просто не замечает того факта, что данные об объекте приходят в каждый момент времени с разных участков рецепторного поля, правильно? А это значит, что зрительный образ в момент смещения остается абсолютно стабильным. Иными словами, смещение никак не сказывается на субъективной визуальной картине мира. У этого гипотетического существа инерционность зрения равна нулю. У человека она составляет примерно ноль целых четыре сотых секунды. То есть, после исчезновения реального объекта, его изображение сохраняется на сетчатке глаза еще одну двадцать пятую часть секунды. Поэтому человек и воспринимает кино как связное, плавное движение, а не как набор мельканий. А при нулевой инерционности зрения кино будет восприниматься как набор быстро сменяемых фотографий. Нулевая инерционность зрения в сочетании с его панорамностью дает еще один прелюбопытный эффект: при вращении такого панорамно видящего существа вокруг своей оси с любой скоростью, картина мира для него никак не будет меняться – она будет оставаться точно такой же как и до вращения. Другими словами, особенности зрительного аппарата не дадут ему возможности заметить собственное вращение вокруг своей оси в окружающем мире.
– Действительно, не дадут! – непритворно удивился я.
– Попробуем рассуждать дальше,– с воодушевлением продолжал больной,– Строго говоря, зрительная картина мира у нашего гипотетического существа гораздо более объективна, чем у человека.
– Это почему же?
– Ну посмотрите сами: у человека в зрительном восприятии мира все еще остается огромный элемент субъективизма: ограниченность угла обзора, наличие правой и левой стороны, верха, низа, оптические иллюзии... Искажения цветов и размеров при проекции объектов на периферию сетчатки. Слепые пятна, наконец. А у этого существа таких искажений нет. Когда человек смотрит на мир, его зрение отражает в какой-то мере и самого себя, свои особенности, свои недостатки. Поэтому человек всегда чувствует самого себя в этом видимом мире, он чувствует, что он есть.
– Позвольте, Аркадий Львович, но ведь человек и так чувствует, что он есть!
– А вы попробуйте закрыть глаза, и вспомнить свое детство, отвлечься от повседневных взрослых мыслей и посидеть так минут пятнадцать. Вы обязательно почувствуете в какой-то момент, что вас как будто бы нет. Нет, не то чтобы совсем нет, а как будто бы нет. И тогда вы сразу резко откройте глаза – и все встанет на свои места. А наш гипотетический человек будет чувствовать,что его нет, даже с открытыми глазами. Это все потому, что в его зрительном мире субъективности почти нет. Он не видит в нем себя. То есть, он видит себя как некую материальную точку, расположенную в конкретной области на данной местности, но на этом вся субъективность и кончается. Правда, интересно?
– Ну да, вобщем, интересно,– вяло согласился я.
– Ну а теперь представьте себе, что у этого существа нет лабиринтов. Мы уже установили, что зрение также не дает возможности такому существу определиться на местности, необходимы внешние ориентиры, правильно?
– Ну, вроде бы,– неуверенно ответил я.
– Так вот, чтобы не зависеть от случайностей и иметь надежный способ навигации, такое существо должно иметь этот ориентир всегда с собой. Этот ориентир должен быть частью его тела. Я уверен, что вы как врач можете мне назвать такое существо. Я точно знаю, что вы должны его знать. Вы его неоднократно рассматривали под микроскопом в мединституте. Строго говоря, это, конечно, не существо, а скорее пол-существа...
– Аркадий Львович, вы вероятно, имеете в виду сперматозоид?
– Ну конечно, доктор! – обрадовался больной. Подумайте, как бы он ориентировался в таком неудобном для ориентации месте, если бы он не имел хвостика? Подумайте, сколько всяких загибов и поворотов надо ему преодолеть, прежде чем он увидит яйцеклетку. Проводя сравнение с человеком, можно сказать, что хвостик заменяет сперматозоиду не только ножки, но и лабиринт, то есть хвостик является не только средством передвижения, но и средством навигации. У человека лабиринту помогает, как известно, еще и шея. Помните про шейные позно-тонические рефлексы? А вот хвоста у человека нет. Но я почти уверен, что длинный хвост помогает его обладателям не только удерживать равновесие, но и ориентироваться в пространстве. А вот радиально-симметричные существа не могут ориентироваться. Поэтому они либо плавают с током воды, как медузы, либо ползают неторопливо и бесцельно, как морские звезды, либо вообще сидят на месте как губки или актинии.
– Ну, я думаю, вы не совсем правы, Аркадий Львович,– возразил я, – Вот взять головоногих моллюсков: они радиально-симметричны, но при этом отлично ориентируются на местности, мастерски маскируются в камнях и носятся под водой как метеоры.
– Головоногие – своего рода исключение,– не согласился больной,– Они действительно не имеют ни позвоночника, ни тазового и плечевого пояса, но они все же не радиально симметричны. У осьминогов тоже есть глаза, направленный взор, а кстати еще и клюв, как у попугая. А значит есть перед, зад, правая и левая сторона, хотя и нет правой и левой руки. Поэтому у них есть условные рефлексы, и по этой же причине они ведут себя также, как и мы. А настоящие представители радиально симметричных не имеют условных рефлексов. Понимаете, условный рефлекс – это основа механизмов активного поиска. Поиск – это всегда направленность куда-то, чаще всего вперед. А у радиально симметричных существ нет направленности взора, нет направленности в пространстве и нет направленности в жизни вообще... Нет и условных рефлексов. Потому что они ничего не ищут. Они для себя уже все давно нашли. Сидят себе потихоньку и фильтруют окружающий мир, оставляя себе от него то, что им нужно и выбрасывая ненужное рядом с собой. Пусть окружающий мир сам позаботится о равновесии – унесет дерьмо и принесет пищу. Скажите, доктор, вы представляете себе такое существование?
– Честно говоря, нет, – признался я.
– А я представляю себе его очень ясно, я бы сказал, просто поразительно ясно. Это, очевидно, ввиду болезни. Хотите, я попробую передать вам это состояние?
– Ну попробуйте, Аркадий Львович.
– Спасибо, я постараюсь, а то знаете, мне как-то чрезвычайно одиноко проходить через мои болезненные миры в одиночку. Спору нет, они очень интересны, я ни о чем таком до болезни просто и мечтать не мог, но знаете, эта необычность переживаний, их настойчивость и парадоксальность порой меня пугает. Я понимаю, что от того, что я поделюсь ими с вами или с кем-то еще, суть моих переживаний никак не изменится, болезнь меня не оставит, но я почему-то чувствую, что если я смогу этим поделиться, мне станет легче. Как будто я иду по моим причудливым мирам уже не в одиночку, а с кем-то. Это мне помогает.
– Хорошо-хорошо, Аркадий Львович, рассказывайте, мне очень интересно вас слушать.
– Так вот, доктор, человек с его условными рефлексами и двусторонней симметрией – это чрезвычайно специфическое существо. Обратите внимание: у кролика, у белки, у собаки глаза тоже двигаются, у них тоже есть нистагм, но у них глаза обращены каждый в свою сторону, и каждый глаз контролирует, в основном, свою полусферу. А у приматов, в том числе у человека – и больше всего именно у человека – глаза направлены прямо вперед. Появляется бинокулярное зрение. Пространственная направленность восприятия, а именно, направленность вперед от этого чрезвычайно увеличивается. И заметьте, одновременно с этим изменяется коренным образом весь характер жизни существа: изменяется не просто пространственная направленность -
появляется целенаправленность в жизни, увеличивается разносторонность и интенсивность поиска. У приматов развиваются лобные доли мозга, ответственные за построение планов, а планируемое поведение чрезвычайно тесно связано со зрительным аппаратом. А чем отличается зрительный аппарат приматов от такового у остальных животных? Именно тем, что он открыто и подчеркнуто стремительно направлен вперед, по направлению той самой оси, которая разделяет это существо на две симметричные половины. Человек практически все время идет вперед и что-то ищет в жизни. Он все время строит все более сложные планы поиска. Более того, он специально создает искусственные среды, где разнообразие столь велико, что поиск чрезвычайно сложен. И человек находит удовольствие в поиске путей в таких средах. И его высшая цель – пройти вперед до конца. Возьмите игры: шахматы, бильярд, преферанс наконец. Человек – существо постоянно и неистово ищущее, и исходно виновата в этом – двусторонняя симметрия!
– Ну хорошо, вы меня почти убедили, но только ведь вы хотели мне рассказать о своих переживаниях по поводу радиальной симметрии.
– Да-да, конечно, я к тому и клоню. Я опять приведу маленькую параллель из биологии. Помните, есть такие существа, личинки которых обладают двусторонней симметрией. Они очень шустрые, подвижные, носятся туда-сюда, что-то ищут, хватают и едят. А потом приходит срок, и они оседают на грунт или на скалы и превращаются во взрослую радиально-симметричную особь. В губку, например... И эта особь вероятно ничего не знает про свою предшествующую бурную жизнь. Она сидит на грунте до скончания века и ничего больше не ищет. Представляете. доктор?
– Ну, в общем, да.
– А теперь представьте себе, что жизнь человека на Земле – это не вся его жизнь, а только личиночная фаза его развития, в течение которой он должен что-то такое найти, чтобы в один прекрасный момент усесться на грунт навеки и стать радиально-симметричным существом, которое больше ничего не ищет. Ну, конечно, я имею в виду "на грунт" только в переносном смысле. Но в общем, смысл в том, что этому существу больше ничего и искать не надо. У него панорамическое зрение, и оно должно видеть все. Если допустить, что острота зрения этого существа неограничена, то ему и двигаться-то никуда не надо. Полная, точная, совершенная и объективная картина мира. И этот мир должен казаться вечным и совершенным, потому что ничего не надо искать. Вы знаете, доктор, я иногда застываю на долгие часы и представляю себя этим существом. И мне сперва становится интересно и загадочно, я понимаю, что после смерти, то есть после моего превращения в радиально-симметричную особь, мне откроется бездна новых ощущений, нового знания. Но при этом я даже не смогу ориентироваться в обычном пространстве, где прошла моя прежняя жизнь. Я не смогу поделиться этими знаниями ни с кем. Я даже просто не смогу передвигаться в этом новом состоянии, например, дойти из палаты до туалета. И почему-то только дурацкий колпачок на ниточке внушает мне некоторую надежду и делает перспективу моего превращения менее пугающей. Ведь если я найду способ перемещаться, это уже очень много.
– Но Аркадий Львович, почему вы решили, что после вашей смерти вы непременно превратитесь в это радиально-симметричное существо, а не просто умрете, как все остальные? В конце концов, эти личинки оседают на грунт и превращаются во взрослую особь, как вы сказали. А человек? Человек просто умирает, после него не остается никакой взрослой особи, а только труп. После смерти вы не будете страдать, поверьте мне, Аркадий Львович! Поверьте и успокойтесь.
– Я бы и рад поверить, но не могу. Ведь я и это уже обдумал. Все правильно, поначалу труп казался мне достаточно весомым аргументом. Но вспомните: когда гусеница окукливается, то значительная часть ее тела превращается в безобразную мертвую оболочку, из которой вылетает сравнительно небольшая бабочка. А что, если мы видим только живую гусеницу, а потом только эту мертвую оболочку? А что если мы эту бабочку вообще и видеть не можем? Понимаете, если после нашей смерти остается труп, то это не значит, что остается ТОЛЬКО труп. Просто, из всего того, во что человек превращается в результате своей смерти, мы способны видеть только труп, а остального мы видеть просто не можем, а также не можем зафиксировать это остальное с помощью приборов. Но ведь это не значит, что этого остального не существует!
– И вы считаете, что бессмертная душа человека – это радиально-симметричное образование?
– Несомненно, доктор! Более того, я считаю, что она имеет наиболее универсальную и неспецифическую форму, а именно, шарообразную . Это меня особенно сильно угнетает. Я пробовал кувыркаться по полу, держа ниточку в руках, и тогда у меня ничего не выходит с ориентацией. Я не представляю, как я могу перемещаться по отделению в виде невесомого шара с панорамическим зрением. Я хорошо представляю себе, что мое будущее существование – это во всех отношениях гораздо более совершенное существование, но эта мысль не приносит мне радости. Мне почему-то ужасно жаль моего нынешнего несовершенства!..
– А о каком несовершенстве вы говорите? – полюбопытствовал я, пожалуй не столько из любопытства, а просто, чтобы поддержать разговор и дать больному выговориться и облегчить себе душу.
– Как это о каком? Ведь это же очевидно! Двусторонняя симметрия и связанный с ней способ мировидения – это же глобальная вещь! Он определяет все. Асимметричность времени, то есть наличие прошлого и будущего, между которыми сдавлен миг настоящего... Необходимость двигаться вперед, необходимость выбора, необходимость поиска... Логика бытия и логика абстрактного мышления также со всей очевидностью проистекают из двусторонней симметрии: "право" и "лево", правда и ложь, правый и виноватый, правильный и неправильный... Дихотомия пространственного выбора выливается в дихотомическую логику, в оппозитивные лингвистические шкалы: горячий – холодный, легкий – тяжелый, плохой – хороший... Вы не задумывались над тем, что слова "Да" и "Нет" у всех народов имеют пространственный эквивалент в виде жеста – покачивания головой? Обратите внимание, что это покачивание в каждом случае привязано к оси симметрии человека. Ведь это далеко не случайность! "Да" и "нет" – это альфа и омега человеческой оценки действительности. И в основе этой оценки лежит опять-таки двусторонняя симметрия! Вы не задумывались над тем, что у каждого человека помимо внешнего пространства есть еще и внутреннее пространство, где он сортирует свой опыт и делит все на хорошее и плохое, на интересное и скучное, полезное и вредное, делит людей на правых и виноватых, на друзей и врагов... Всюду, решительно всюду в человеческих суждениях вы наблюдаем дихотомию. А всему виной – двусторонняя симметрия! Двусторонняя симметрия – мать дихотомического анализа, составляющего ядро мировой культуры. Каждый известный признак существует с двух сторон от оси симметрии, отражая сам себя с точностью до наоборот. Ну хорошо, в случае "горячий – холодный" эта ось проходит через нормальную температуру человеческого тела, в случае "высокий – низкий" зависит от роста человека. Но что делать с такими оппозициями как "любовь и ненависть", "болезнь и здоровье", "красота и уродство"? Человек разрубает осью симметрии решительно все вещи в плоскости своего рассмотрения, рубит ей как топором тончайшие и сложнейшие вещи... А потом, в процессе синтеза человек уже никак не может собрать в единое целое то, что он разрубил на куски посредством грубой дихотомии... Человек, по сути дела – глупая, несовершенная личинка чего-то большего, действительно совершенного, Того, которое в будущем сможет отбросить глупую и нелепую дихотомию, это уродливое деление мира на две симметричные половинки – черную и белую, левую и правую... Но вы знаете, доктор, мне почему-то жаль эту личинку, и мне безумно страшна и грустна мысль о том, что всем нам когда-то придется отбросить наш печальный, уродливый и несовершенный опыт и принять радиальную симметрию как окончательную, вечную и совершенную форму существования...
– А почему вам это так страшно?
– Да потому, что при всей бесполезности поиска, при всем несовершенстве и порочности человеческого опыта, у двусторонне-симметричных существ есть жизненный стержень – та самая ось, которая разделяет его на две зеркально-симметричные половины. Эта ось, этот стержень каким-то непостижимым образом рождает новое свойство. Человек ощущает это свойство, этот внутренний стержень как некую субъективную цель своего существования. Точнее сказать, это даже не сама цель, а скорее вера в существование этой цели, заданная изначально. Радиальная симметрия не имеет такого стержня. Теряется главная, изначальная ось, она вырождается в точку... Движение прекращается навечно... Потеря цели и смысла – вот что самое страшное... Люди также верят в то, что у каждого события существует своя причина, а у этой причины тоже существует причина. Вера эта нелепа, но человек думает, что зная причины явлений и выстраивая цепочки этих причин, он сможет лучше управлять вещами. Он, конечно, не думает, что даже зная причины явлений, он не может управлять вещами, потому что он не знает причин самого себя, а значит, не может управлять собой. Не умея же управлять собой, человек не может обратить вещи себе на пользу, даже умея управлять ими наилучшим и наиточнейшим образом. Ведь не зная причин себя, человек не знает, что такое польза... Но почему-то человека не занимает эта мысль, он никогда на ней не останавливается... Для того, чтобы остановиться на этой мысли, необходимо, по-видимому, обрести радиальную симметрию... Но для радиально-симметричного существа уже не существует никакой причинности, потому что не существует явлений, не существует времени, не существует поиска и выбора – существует лишь единый, целостный мир, нерушимый и неизменный во веки веков... Причинность – это не свойство мира, это такое же порождение двусторонней симметрии, как и вся остальная человеческая психика. Боже, какая мука все это сознавать и не быть в силах что-либо предпринять! Вот теперь, доктор, вы верно понимаете, как это тяжело и больно – быть шизофреником?
– Подождите, Аркадий Львович, успокойтесь! Ведь человек – это одно из явлений природы, и следовательно, человек может когда-нибудь понять и причины самого себя. Все не так страшно...
– Не смейте! Слышите, не смейте так говорить, доктор! Даже думать так не смейте! Хватит с того, что я в результате своей науки уже стал шизофреником, но по крайней мере, вам я этого не желаю! Вы представляете себе, что будет, если человек действительно обнаружит все причины самого себя? Представляете? Зачем тогда ему жить дальше, если все уже и так ясно? Зачем, я вас спрашиваю? Где цель жизни, где поиск, где движение вперед? Как только человек обнаружит причины самого себя, он немедленно, в ту же секунду станет радиально симметричным!!! Вы этого хотите? Вы когда-нибудь чувствовали себя радиально симметричным? Как я?! Вам не страшно!!??
Мне и вправду стало жутковато от неистовых криков больного и от перспективы глобального превращения всего человечества в губок или в актиний.
В кабинет заглянул привлеченный криком больного санитар. Я кивнул ему, что все в порядке, и дверь закрылась. Я успокоил больного, как умел, и отправил его в палату.
Ночью мне не спалось. Радиально-симметричное существо с панорамным зрением мучило меня до самого утра. Оно было шарообразной формы, сверкало и искрилось радужными пятнами, как мыльный пузырь, и пребывало в вечном и совершенном равнодушии ко всему на свете. И я точно знал, что этот мыльный пузырь – это я после смерти.
Проснулся я с головной болью, но вместе с тем, и с готовым решением. В обед я зашел в магазин детской игрушки и купил там нужную мне вещь. Придя в отделение, я немедленно прошел в палату, где лежал мой вчерашний тоскливый собеседник.
– Здавствуйте, Аркадий Львович, это вам! – и я положил перед ним на стол нарядную детскую юлу-волчок, выкрашенную блестящей малинового цвета эмалью, с серебряными блестками,– Вот ваш гироскоп! Он поможет вам с ориентацией в пространстве.
Больной радостно вскочил с кровати и долго и восторженно тряс мне руку.
– Спасибо вам доктор! Вы просто не представляете, какую услугу вы мне оказали! Ведь это – решение всех моих проблем. Ума не приложу, как я, физик по образованию, сам не додумался до такого простого решения! Я теперь могу смело выписываться и заниматься дома. У меня пропал страх, а ведь только этот страх меня здесь и держал!
Больного выписали, правда не в этот день и не на следующий, а примерно через неделю. Через месяц Аркадий Львович Ойхман вернулся в родную лабораторию, правда работал он всего четыре часа в день, до обеда. С подаренным мной волчком он не расставался ни на минуту. Жена его, кандидат математических наук, работающая в том же институте, вызванная мной в диспансер для беседы, рассказывала, что придя с работы, больной в течение двух или трех часов раскручивает волчок и не отрываясь глядит на него напряженным блестящим взглядом, а затем садится за письменный стол и лихорадочно пишет какой-то труд под названием "Заметки о радиальной симметрии", который он никому не велит читать, и который он просит опубликовать только после его смерти.
Вообще, в психиатрии существует не так много вещей, которые могут случиться с больным, и большинство из них привычны, банальны и вызывают зевоту и легкую тоску. Я сам неоднократно наблюдал, например, микропсии у алкоголиков. Сидит такой больной у врача в кабинете, смотрит отсутствующим взором, и вдруг неожиданно начинает обирать с себя всякую похабную мелочь, которую никто, кроме самого больного, не видит. Скучно! Тем приятнее на фоне этой скукотищи бывают такие шикарные исключения как радиальная симметрия, которую и бредом-то назвать язык не повернется – целая научная гипотеза с полным техническим и психофизиологическим обоснованием. А может, это и не бред вовсе? Может быть, больной прав, и это вся наша жизнь – это двусторонне-симметричный бред? Я сам не могу ответить себе на этот вопрос. Ведь чтобы ответить на него, надо знать причины, а я их не знаю, да и в самом существовании причинности тоже сомневаюсь, и выходит, что правильно сомневаюсь. Собственно, почему я считаю, что рассказ алкоголика про страшные телеуправляемые садовые ножницы композитора Матусовского – это бред? Да только потому, что американцы таких ножниц пока что не изобрели. А если бы такие ножницы продавались на каждом углу, я бы пожалуй, на всякий случай все же позвонил композитору Матусовскому в присутствии больного, чтобы он успокоился относительно его намерений. Наверное поэтому больные меня любят, а коллеги считают хорошим психиатром. Ну что ж, я стараюсь радоваться хотя бы этому, потому что больше в жизни все равно радоваться нечему...
© А. Шленский
